Звуки Москвы в начале XX века
Глава из книги А.Я.Гуревича «Москва в начале XX века». Просто любопытная статья на историческую тему.
Москва была полна звуками, полностью исчезнувшими в настоящее время. Эти звуки ошеломляли провинциала, приехавшего впервые в Москву летом и попавшего на оживлённые улицы, особенно с ломовым движением. Зимой было тише – снег глушил звуки, а двойные рамы в окнах делали многое неслышным.
Цоканье лошадиных подков по булыжникам, грохот колёс ломовых телег; крики извозчиков на лошадей и рассеянных пешеходов; громкие и резкие звонки трамваев, грохот их колёс по рельсам, визг и скрежет на поворотах, крики разносчиков, карканье огромных стаи ворон и галок, тучами возвращавшихся перед заходом солнца к своим гнёздам в парках, бульварах и больших садах, звуки рожков ещё редких автомобилей, наигрывающих целые мелодии или просто тявкающих на одной ноте; звуки шарманок, фабричные гудки и гудки паровозов в районах вокзалов и поездных путей к заводам, плывущий над городом колокольный звон церквей, все это составляло специфическую симфонию, которую никому и никогда не придётся больше услышать.
Если вы находились в своей квартире, особенно выходившей окнами во двор дома, то звуки были с утра до вечера уже другого рода.
Непрерывно один за другим заходили торговцы-лотошники и бродячие мастеровые, всякие скупщики и люди разных профессий.
Появлялся лотошник с решетами, сложенными стопкой на голове, зычно возвещавший: «Э-э, вот садова малина, вишня-ягода, крыжовник!» Не успевал он выйти за ворота, как раздавалось: «Шурум-бурум! Старье-верье купаем!» – возвещал татарин-старьёвщик с полосатым мешком за спиной и двумя, уже приобретёнными шляпами на голове, одетыми друг на друга и скрывающими его собственную ермолку. Вслед за этим раздавалось: «Кости покупаем, кости!» Затем: «Рыба, живая рыба!» И так целый день один рыцарь сервиса сменял другого без плана, расписания и прочих способов порядка, словом – стихийно, но поодиночке.
Особую категорию составляли бродячие представители «культуры». То появлялись 2-3 слепых старца, ведомые мальчиком-проводником, одетые в крестьянские сермяги, часто босые, с неизменными длинными посохами. Остановившись всей группой, не снимая рук с плеч друг друга, они начинали «петь Лазаря» старческими голосами, сопровождаемыми дискантом мальчика. Иногда один из них аккомпанировал на скрипучем духовом инструменте, напоминавшем по размеру и форме скрипку без грифа и имевшем несколько клавиш и небольшую непрерывно вращаемую ручку. По окончании «концерта» ждали милостыню, выбрасываемую в форточки – медяки, иногда завёрнутые в бумажку, а иногда просто так, собирал мальчик-поводырь.
То появлялся шарманщик с одноногой шарманкой за спиной и попугаем или морской свинкой, обученными доставать из коробки за пятачок или три копейки «счастье» в виде пакетика-записки с предсказанием судьбы. Иногда в «счастье» был вложен грошовый сувенир – колечко, брошка или серёжки, как сюрприз.
Иногда шарманщик появлялся с обезьянкой на цепочке, одетой в курточку или платье и обученной показывать простейшие трюки, вроде «Как Марья Ивановна за водой идёт», причём палочка на плечах обезьянки должна была изображать коромысло.
Часто шарманщик приходил с певицей, а то ещё и акробатом. Шарманщик крутил ручку шарманки, исполнявшей несколько вальсов или других музыкальных произведении, певица надрывала свои пропитый голос, акробат скидывал одежду и, оставшись в трико, на расстеленном на земле коврике закладывал ноги за шею, становился на руки – словом, «ломался», как говорили мальчишки-зрители. Особенно интересно было посещение дворов цыганами, петрушкой и китайскими фокусниками.
Цыгане приходили группой, со скрипкой и бубнами, часто с медведем. Пели, плясали, заставляли медведя ходить на задних лапах по кругу, поворачиваться под музыку, кувыркаться и также показывать, как «Марья Ивановна за водой пошла». Цыганки тут же гадали по руке или на картах. Выбрасываемые из окон медные монеты ловили в бубны.
Петрушка был любимым зрелищем детворы. Как только раздавался пискливый голос: «Э – вот Петрушка пришёл!», вся детвора высыпала во двор, а к ней присоединялись ребята с соседних дворов, уже успевшие посмотреть этот спектакль.
Артист расставлял на земле квадратную ширму, скрывался в ней и наверху появлялись фигурки Петрушки, кулака-мироеда или различные неприятности, но с каждой из них он, в конечном итоге, разделывался по-своему, крича пискливым голосом и колотя нещадно палкой. Даже попав в гроб, он восставал из него и лупил палкой хоронившего его попа по высокой шляпе.
Несмотря на явную вынужденность бунтарских действий Петрушки против «властей предержащих» и других столпов общества, зрелище это было не запрещено и все слои населения с улыбкой радости воспринимали этот подлинно народный спектакль, щедро бросая в шапку артиста подаяние.
Фокусники-китайцы, одетые в синий халат, онучи и черные туфли, с бритыми лбами и длинной чёрной косой за спиной, с маленькой чёрной шапочкой-тюбетейкой на голове, были нечастыми и притом молчаливыми гостями. Они ничего не выкрикивали и не паясничали. Молча, с хорошей мимикой и жестами они глотали крупные шарики, показывали и другие фокусы. Некоторые китайцы расставляли на лёгких складных козлах лоток с хитроумной постройкой вроде какого-то замка и пускали в него разноцветных мышей – серых, коричневых, белых и пегих, проделывавших сложные путешествия по замку, попадавших в тюрьму с деревянной колодкой на шее и т.п.
Нужно сказать, что по дворам ходили так же одетые китайцы-торговцы, с большими тяжёлыми, завёрнутые в белые простыни, тюками на спине и с железным аршином в руке. В тюках находились сатин, китайская «че-су-ча» и другие дешёвые текстильные материи. Им удавалось иногда находить покупателей, соблазнившихся доставкой товара прямо на дом.
Можно было видеть и китаянок в национальной одежде с туго забинтованными крошечными ступнями. В то время для китайских женщин маленькие ноги считались признаком изящества, и достигалось это тугим бинтованием ног с раннего детства. Эти китаянки продавали на улицах бумажные разноцветные веера, менявшие свою форму при встряхивании, или маленькие, цилиндрической формы, глиняные коробочки с бумажным дном-мембраной, привязанные на конском волосе к маленькой палочке с восковой головкой. При вращении палочки коробочка вращалась вокруг неё, натягивая волос и издавая резкий, жужжащий звук. Они продавали маленькие, свёрнутые из бумаги цветные мячики на резинке, всегда возвращавшиеся после броска к своему владельцу.
Все посетители дворов – продавцы, артисты, мастеровые, кроме китайцев, непрерывно наполняли дворы своими голосами. Шумели дети, играя в салки, прятки, казаков-разбойников и прочие детские игры, доносились из окон звуки различных музыкальных инструментов. Негромкими голосами пели мастерицы у портных во время работы, что дозволялось и было принято вообще во многих мастерских без тяжёлого физического труда. Проникали шумы и с улиц.
В чинных домах с дорогими квартирами описанных посетителей во дворы не пускали, и в воротах вывешивалась оскорбительная надпись: «Вход татарам, торговцам, музыкантам и мусорщикам воспрещается». Последних было много, но они не издавали никаких шумов, кроме шарканья своими опорками по асфальту или камню, и тихо копались своими палочками в помойках, выискивая бутылки, кости и прочий полезный утиль, собираемый в грязный мешок ради полуголодного существования.
Во всех остальных домах москвичи были привычны к звукам, доносившимся почти беспрерывно с дворов и входившим в их жизнь так же, как бой часов и звон колоколов. Кстати о последних: ведь окна многих квартир находились прямо против колоколен, имевших несколько колоколов, подвешенных вокруг центрального большого колокола, издававшего гул, от которого вибрировали близ стоявшие стены. И, тем не менее, люди привыкали к этому и не обращали на это внимания.
